За рестораном и за жилыми помещениями был свободный кусочек земли, поросший густой травой и плавно перетекающий в каменный утес, о который шумели волны бесконечного озера. А метров через двадцать от берега, из воды снова торчала каменная глыба, густо усеянная чайками. Чайки были повсюду – на камнях, немногочисленных старых деревьях, парящие и зависающие от сильных порывов ветра в воздухе. Эти глупые создания уже никогда не будут такими глупыми как они, видимо, есть на самом деле – я не перестаю бессознательно искать Джонатана Ливингстона. В этом и есть большой урок: за среднестатистической посредственностью, мы не должны забывать давать шансы. Или хотя бы иметь в виду возможность существования исключений.
Но сейчас был поздний вечер. На улице полностью стемнело, стало тихо, и только огни соседнего острова вдали напоминали, что где-то жизнь еще может продолжаться. Галька нежно шумела под колесами тихо завывающего карта, взлетное поле закончилось и дорога загнулась вправо. Из-за деревьев показался маяк. Этот вечный символ одиночества, он светил всем и никому. Я пообещал себе навестить его завтра, при свете дня.
Карт докатил меня до травяной площадки. Камень, торчащий из воды, скучал без чаек, озеро чуть слышно плескалось об утес, и даже деревья, обычно обильно треплемые ветром, застыли. Я выключил фары и откинулся на спинку карта. Звезды. Я никогда не видел столько звезд. На острове, вдали от городского света, они могли себе позволить мерцать во всю силу. Я включил Feels и смотрел в небо. Бесчисленные белые, желтые, красные точки – какая богатая пища для воображения. Я видел Африканский материк и вспоминал наш разговор на этом самом месте. Она говорила, что хочет помогать людям в бедных Африканских странах. Я соглашался, говорил, что хочу обязательно делать это лично, присутствовать лично, что просто пожертвовать деньги в какой-нибудь фонд недостаточно. Мы оба говорили правду.
То тут, то там пролетали самолеты, перемигиваясь огнями цвета звезд. Но на высоте в десять тысяч метров, в холодном ночном небе, вот-вот готовые оторваться от земного притяжения они были слишком далеко друг от друга, чтобы не чувствовать одиночества. Я глотнул еще пива и почувствовал, как ощущения от внешних раздражителей стали притупляться. Но с алкоголем всегда так – на место трезвой тоски об окружающем мире приходит какая-то новая, более глубинная, более простая, но не менее ощутимая, тоска. В этом, может, и есть ее привлекательность, что она менее изысканна, лучше объяснима – не такая пугающая.
Я знаю, что все одиноки, и все несчастны по тем или иным причинам. И если не сегодня – то завтра. По этому я ни в коем случае не жалуюсь. Огромная, необъяснимая до слез тоска лирически прекрасна. Она приносит боль и страдания, но она одновременно и приятна. Она может парализовать, а может сподвигнуть. Тоска многогранна и неоднозначна как все в человеке. Но она тем и прекрасна, что, в отличие от простейших чувств вроде голода или одиночества, не имеет в себе цели. Она бескорыстна, она сама по себе цель. Тоску не утолить надолго, и поэтому она всегда с нами.
Одиночество может быть причиной для тоски и одиночество можно временно утолить, притупив тоску. Но это не одно и то же. Тоска вытекает из того, что нельзя исправить. Из общего устройства вещей. Но и одиночество становится сложнее утолить с каждым днем. У нас все меньше точек соприкосновения. Мы больше не читаем одни и те же книги, не слушаем одну и ту же музыку, не думаем одни и те же мысли. Мы становимся все индивидуальнее с каждым днем, и нам становится не о чем говорить. Теперь, чтобы найти родную душу, может понадобиться, буквально, обойти полсвета. Или сломаться и обернуться в одеяло своего одиночества, наслаждаться своей тоской.
Меня пробудили загадочно-задорные крики песни «Grass», я включил фары, и поехал назад, из одного одиночества – в другое.
Но сейчас был поздний вечер. На улице полностью стемнело, стало тихо, и только огни соседнего острова вдали напоминали, что где-то жизнь еще может продолжаться. Галька нежно шумела под колесами тихо завывающего карта, взлетное поле закончилось и дорога загнулась вправо. Из-за деревьев показался маяк. Этот вечный символ одиночества, он светил всем и никому. Я пообещал себе навестить его завтра, при свете дня.
Карт докатил меня до травяной площадки. Камень, торчащий из воды, скучал без чаек, озеро чуть слышно плескалось об утес, и даже деревья, обычно обильно треплемые ветром, застыли. Я выключил фары и откинулся на спинку карта. Звезды. Я никогда не видел столько звезд. На острове, вдали от городского света, они могли себе позволить мерцать во всю силу. Я включил Feels и смотрел в небо. Бесчисленные белые, желтые, красные точки – какая богатая пища для воображения. Я видел Африканский материк и вспоминал наш разговор на этом самом месте. Она говорила, что хочет помогать людям в бедных Африканских странах. Я соглашался, говорил, что хочу обязательно делать это лично, присутствовать лично, что просто пожертвовать деньги в какой-нибудь фонд недостаточно. Мы оба говорили правду.
То тут, то там пролетали самолеты, перемигиваясь огнями цвета звезд. Но на высоте в десять тысяч метров, в холодном ночном небе, вот-вот готовые оторваться от земного притяжения они были слишком далеко друг от друга, чтобы не чувствовать одиночества. Я глотнул еще пива и почувствовал, как ощущения от внешних раздражителей стали притупляться. Но с алкоголем всегда так – на место трезвой тоски об окружающем мире приходит какая-то новая, более глубинная, более простая, но не менее ощутимая, тоска. В этом, может, и есть ее привлекательность, что она менее изысканна, лучше объяснима – не такая пугающая.
Я знаю, что все одиноки, и все несчастны по тем или иным причинам. И если не сегодня – то завтра. По этому я ни в коем случае не жалуюсь. Огромная, необъяснимая до слез тоска лирически прекрасна. Она приносит боль и страдания, но она одновременно и приятна. Она может парализовать, а может сподвигнуть. Тоска многогранна и неоднозначна как все в человеке. Но она тем и прекрасна, что, в отличие от простейших чувств вроде голода или одиночества, не имеет в себе цели. Она бескорыстна, она сама по себе цель. Тоску не утолить надолго, и поэтому она всегда с нами.
Одиночество может быть причиной для тоски и одиночество можно временно утолить, притупив тоску. Но это не одно и то же. Тоска вытекает из того, что нельзя исправить. Из общего устройства вещей. Но и одиночество становится сложнее утолить с каждым днем. У нас все меньше точек соприкосновения. Мы больше не читаем одни и те же книги, не слушаем одну и ту же музыку, не думаем одни и те же мысли. Мы становимся все индивидуальнее с каждым днем, и нам становится не о чем говорить. Теперь, чтобы найти родную душу, может понадобиться, буквально, обойти полсвета. Или сломаться и обернуться в одеяло своего одиночества, наслаждаться своей тоской.
Меня пробудили загадочно-задорные крики песни «Grass», я включил фары, и поехал назад, из одного одиночества – в другое.
No comments:
Post a Comment